Рената Ахунова, глава американского офиса фонда Life.SREDA, рассказывает, почему традиционная модель венчурного инвестирования себя исчерпала. И приглашает к дискуссии.

Традиционная модель венчурного инвестирования становится все менее и менее прибыльной. Об этом знают все венчурные инвесторы. Большинство из них тщательно скрывают эти свои мысли. Единицы озвучивают их вслух.

Индустрия, которая финансирует прогресс и инновации, сама же остается одной из самых консервативных отраслей и использует старую модель без каких-либо изменений. Почему же венчурным капиталистам не чужды двойные стандарты?

Рената Ахунова

Во-первых, традиционная усредненная модель венчурного фонда работает по следующим формулам:

1) 100% средств фонда = 1% вложений венчурных капиталистов (непосредственно тех, кто принимает инвестиционные решения – генеральные партнеры) + 99% партнеров с ограниченной ответственностью (эти пассивные инвесторы чаще всего остаются неизвестными публике). 

2) В течение срока работы фонда венчурные капиталисты получают 2.5% от всей суммы средств фонда каждый год за управление фондом (зарплата их самих и все прочие расходы на команду). Процент этот уменьшается с 5-7 года, но обычно не снижается до нуля.

3) Доход фонда сначала распределяется между партнерами с ограниченной ответственностью с целью 100%-го возврата их средств, затем происходит возврат вложений венчурных капиталистов.

4) Если после этого распределения что-то остается, то 20% этой “прибыли” выплачивается венчурным капиталистам в качестве премии. Остальную “прибыль” получают партнеры с ограниченной ответственностью.  

Как мы видим, даже если фонд окажется убыточным, венчурные капиталисты все равно будут получать приличную зарплату на протяжении всего срока, из которой они также покрывают свой вложенный 1%. Цифры эти могут немного отличаться в обе стороны, в зависимости от популярности управляющих венчурных капиталистов, но во всех случаях, положа руку на сердце, менять традиционную модель им просто невыгодно. 

Тем не менее, те самые пассивные инвесторы, которые остаются в тени, тоже не лыком шиты. Имея аналитику за пару десятков лет, они видят очевидную тенденцию: фондов, которые могут реально принести им ощутимую прибыль, единицы. В свою очередь, эти фонды также зарабатывают лишь на нескольких компаниях из своих портфелей, а остальные либо убыточны, либо лишь возвращают вложенные в них инвестиции. Плюс держим в голове те самые 2,5% ежегодного вознаграждения венчурных капиталистов, которые тоже, очевидно, покрываются из дохода портфеля: соответственно, заработать венчурные капиталисты должны не 100% суммы вложений, а больше.

Если убрать завышенные оценки стартапов и посчитать математику, то фонды могут заработать в основном на компаниях, которые способны генерировать $100М и более в относительно короткий промежуток времени. Как мы знаем, большинство сегодняшних “единорогов” до сих пор убыточны.

Но это не единственная проблемная математика венчурных инвесторов. Порог входа в IT-бизнес сегодня как никогда низкий, поэтому многие стартапы сегодня уже не стараются получить инвестиции любой ценой. Все больше и больше молодых компаний берут денег меньше, чем предлагают, и далеко не ото всех потенциальных инвесторов. А поскольку именно такие компания являются, как правило, наиболее привлекательными, они начинают диктовать свои правила.

Чтобы как-то конкурировать с такими монстрами венчурного капитала, как фонды Sequoia, Andreesen&Horowitz, KPCB и другими, размером поменьше, приходится предлагать новые модели, особенно на ранних стадиях стартапа.

Так, сегодня существуют фонды, работающие по совершенно новым моделям. Например, один фонд делится долей в своей премии (см. выше пункт 4) с портфельными компаниями, таким образом мотивируя стартапы работать не только на свой результат, но и на общий результат фонда. Эта мотивация также позволяет портфельным компаниям взаимодействовать между собой, тянуть друг друга вверх и улучшать показатели каждой компании, повышая эффективность всего фонда.

Другой знакомый мне фонд инвестирует лишь до момента, пока компания не начинает платить дивиденды: как только компания способна вернуть сумму инвестиций в двойном размере, фонд возвращает в стартап свою долю. На ранних стадиях такое условие является довольно выгодным для стартапа, а фонду позволяет обеспечивать 200% возврат инвестиций — очень хороший показатель. Такая модель при небольших суммах инвестиций существенно снижает риски фонда, поэтому, несмотря на первое странное впечатление, вполне жизнеспособна.

Третий пример “инновационной” модели фонда — когда венчурные капиталисты не берут те самые 2,5%, а довольствуются лишь средней “зарплатой” как сотрудник портфельной компании: обычно это роль члена совета директоров, и зарплата, конечно же, определяется заранее и учитывается в сумме инвестиций. Если предпринимателю такие условия могут показаться невыгодными, то это лишь поверхностное впечатление: фонд высвобождает приличную сумму для инвестиций, которая может увеличить среднюю сумму чека в каждую портфельную компанию без учета гонорара инвестора. Ну и, конечно же, экономика фонда при такой модели становится более выгодна тем самым пассивным инвесторам. Поэтому все больше и больше крупнейших инвесторов в венчурные фонды рассматривают не только лидеров рынка, но и ищут молодых и амбициозных венчурных капиталистов, которые не боятся предлагать новые экономические модели для фонда.

Мы разобрали базовую математику экономики фонда. И теперь я хочу спросить: какая модель получения венчурных инвестиций кажется вам наиболее разумной и устроит вас как предпринимателя? Давайте обсудим в комментариях.